Не буду скрывать, что с Ингой Карабинской мы знакомы уже не первый год, но я бы назвала наше знакомство поверхностным, шапочным. К моему сожалению, не возникало прецедентов подружиться, а взрослые не могут просто подойти и сказать: «Давай с тобой дружить», им поводы подавай! И, наконец, такой повод появился. При этом мне кажется, что мы дружим уже давно, нас много лет объединяют её стихи. Они – про меня. Инга – поэт, и этим всё сказано. Она не может не притягивать, также как и её стихи. А складывает слова в настоящие произведения искусства она, ни много ни мало, с 14 лет, как минимум половину своей жизни. Недавно у Инги вышел новый сборник стихов «Тридцать».
– Инга, откуда у тебя такая любовь к слову?
– Начиная с трёх лет, меня оставляли с книгами наедине. Отчасти это было связано с занятостью родителей. Передо мной просто клали стопку детских книг, объяснив, что в них можно смотреть картинки, а можно их читать, но в любом случае обращаться с ними нужно очень бережно. Сколько себя помню, я сидела и перебирала эти книжки, читала их. Мне это занятие не надоедало, хотя произведения были одни и те же. Может быть, отчасти это повлияло на мою любовь к слову. Сказалось ещё и то, что я практически не ходила в детский сад, то есть в детстве счастья общения с дружной толпой сверстников, слава богу, была начисто лишена. Опять-таки я была наедине с книжками, пластинками. Читала я практически постоянно.
– Тогда и развлечений других было мало для детей, поэтому у детей лучше работала фантазия. В моём детстве, а мы с тобой, что называется «из одной песочницы», из развлечений были ещё диафильмы…
– О да! Это вообще отдельная тема для разговора. У меня был огромный пакет с диафильмами. Было несколько проекторов на любой вкус: стандартный, «совковый», который был в каждой второй семье. И потом папа съездил в крутую командировку в Минск и привёз оттуда россыпь всяких сокровищ, в том числе и ручной маленький проектор, а к нему несколько плёнок, которые можно было смотреть на свет. Там можно было в беззвучном режиме посмотреть даже «Ну, погоди!» Я автоматически стала звездой двора. Маленький, оранжевый проектор, как сейчас помню. Родители боялись, что может он мне не понравится, а я с ним вообще не расставалась.
– Да, все мы родом из детства. А во что ты ещё играла, будучи ребёнком?
– В наследство от родителей мне перешла коллекция календариков и обалденно крутых фантиков. Мы с двоюродной сестрой наткнулись на них, наводя «порядок» у бабушки с дедушкой в шкафу. Несколько огромных коробок с альбомами, в которых были аккуратно разложены фантики от конфет середины двадцатого века, разрисованные вручную, невероятно красивых! Что-то коллекционировать самой у меня никогда не хватало терпения.
– Поэт, на мой субъективный взгляд, это вечное дитя, всю свою жизнь ищущее ответы на жизненные вопросы. Как ты сохраняешь в себе ребёнка?
– У меня, скорее, другая проблема: я никак не могу разбудить в себе взрослого. Каждый день напоминаю себе, сколько мне лет. Недавно наткнулась на замечательную фразу: «Неужели каких-то 20 лет назад люди моего возраста казались мне взрослыми». Или ещё, как говорит один мой друг, тяжело подросткам до 70 лет. А чтобы выпестовать в себе этого ребёнка, проблем нет никаких.
– Говорят, художника, а уж поэта, тем более, обидеть легко. Как ты защищаешься в таких случаях? Как относишься к критике в принципе?
– Ага, художника обидеть легко, а вот пережить удар мольбертом нелегко (улыбается). Я никогда не защищаюсь в таких случаях. Во-первых, критика – это огромная ценность, когда она действительно конструктивна, и идёт к повышению уровня, качества, к переосмыслению текста. Потому что авторская слепота присуща абсолютно всем. Когда ты смотришь на написанное тобой год назад, то воспринимаешь текст совсем иначе. Можешь, к примеру, увидеть находки, но можешь заметить и неожиданные недостатки. Когда приходит человек извне и объясняет, почему какой-то момент неудачен, это бесценно. И защищать, и отстаивать правоту в таком случае станет только дурак. Но есть один нюанс. У хорошего поэта должен быть гениальный редактор, то есть уровень редактора должен быть выше и ни в коем случае не ниже. Только в этом случае работа редактора пойдёт на пользу произведению. Вот и уровень критика тоже должен быть не ниже уровня поэта.
– А у твоего творчества есть такие критики? Мне на ум почему-то сразу пришла гениальный, на мой взгляд, сыктывкарский поэт Надежда Мирошниченко.
– К близким людям, конечно, прислушиваюсь, а Надежда Александровна вообще «за скобками», потому как она – не только моя литературная крёстная. Она всех поэтов Ухты в творческом плане знает, как облупленных. Поэтому то, что говорит Надежда Мирошниченко, я воспринимаю абсолютно. Я могу быть с чем-то не согласна, могу быть чем-то недовольна, но прислушаюсь однозначно. Много раз такое было, когда сказанное ею слово догоняло меня через год, через два. Я понимала, что она была права, просто в тот момент я не могла это воспринять. Но это не её проблема, и точно не проблема текста, а моя. Текст ни в чём не виноват, его просто нужно довести до совершенства, ну или хотя бы до ума.
– А это правда, что последнее стихотворение – самое любимое?
– Первые 15 минут. Сначала перечитываешь и думаешь: «Ай, да я! Ай, да … и т. д» Носишься с ним, как с писаной торбой. На следующий день смотришь уже и думаешь: «Господи, в кого ты такой родился?»
– Как ты относишься к молодым ухтинским авторам, которые показывают тебе свои стихи?
– Текст надо препарировать нещадно, но при этом соблюдая уважение к автору.
– Ты чувствуешь груз ответственности перед поклонниками своего творчества?
– У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Как говорит та же Надежда Мирошниченко, если ты написал хотя бы одну строчку, ты уже отвечаешь перед великой русской литературой. С красивой фразой всегда хочется согласиться. Она коварна. Как красивой женщине трудно отказать, так и с красивой фразой то же самое. Тем не менее, когда дело доходит до практики, у меня уже нет уверенности, что это на 100% так. Да, то, что ты написал, тебе больше не принадлежит. С этим надо смириться. Это тяжело. Ты родил ребёнка и он уже отдельная от тебя личность, отдельный человек со своей судьбой. Со стихами и произведениями ровно то же самое. Они начинают жить своей жизнью, «раздёргиваться» на цитаты, на статусы в социальных сетях. Кстати, это всегда очень приятно. Но, когда ты становишься производной своих стихов, становится обидно. Это всё равно, что музыканта приглашают в компанию «потусить», и говорят: «Ты гитару-то не забудь». К тому же заслуги здесь моей нет. Мне дано, я отрабатываю. Есть потребность, я пишу.
– Ты сказала «дано». Дано, это значит свыше. А какие у тебя отношения с Богом вообще? Кто это или что для тебя?
– В первую очередь, это, наверное, совесть и ответственность перед самим собой. Перед близкими людьми, конечно, но это всё равно через себя. На мой взгляд, если вот этого в душе изначально нет, то вызывать в человеке какую-то искусственную зависимость – боязнь наказания или желание поощрения какого-то высшего существа, это неверно.
– С духовным понятно, теперь о насущном поговорим: как ты относишься к материальному в принципе. Деньги для тебя, например, какое значение имеют?
– У меня в жизни как-то так всё складывается: легко приходит, легко уходит. Никогда не зацикливалась на материальной стороне вопроса. Может быть, жизнь сложилась настолько счастливо, что никогда не нуждалась по-настоящему. Деньги – это однозначно не цель, это вспомогательное средство для достижения каких-либо целей. К примеру, я очень люблю путешествовать, а, чтобы поехать в какую-то желаемую страну, нужны соответственно средства. Исходя из этого нужно уже оценивать свои возможности.
– Ещё один вопрос очень актуальный нынче: нужен ли современной женщине, на твой взгляд, мужчина и, если да, то зачем?
– (Смеётся). Да, общество стало нынче другим, женщине доступно образование, высокие должности, но психология – штука инертная, и меняется она далеко не такими темпами. В головах-то ничего не поменялось. Ты можешь не желать построить семью здесь и сейчас, но, в принципе, общество остаётся прежним в этом смысле, женщина, в первую очередь, сориентирована на семью, на детей, а потом уже на карьеру. Это могло поменяться местами: то есть сначала карьерный рост, а потом дети, семья. На деле же мы достигли только одного, что теперь можем позволить себе рассуждать о том, нужны ли нам мужчины или не нужны.
– Так незаметно «подкрались» мы к главной теме всего. Что есть для тебя любовь?
– Услышала как-то совершенно чудную вещь: когда женщина и мужчина заключают брачный союз, то она представляет себе, что теперь он каждое утро будет приносить ей кофе в постель, покупать дорогие подарки, вкусняшки, вывозить её к морю. Он же представляет, что теперь наконец будет есть нормальный борщ, уезжать на сутки на рыбалку, ходить с мужиками в баню и не переживать, что, приходя с работы, не готов ужин, а по квартире разбросаны носки. Но оказывается, что до их пересечения, ни один из этих сценариев не предполагал наличия мусорного ведра. Что такое любовь каждый понимает по-своему. Я против только одного проявления любви – маниакальной тяги быть просто не одному, неважно с кем. Боязнь себя, страх остаться наедине с собой – это в хорошем смысле незрелость, которую надо просто переступить. Мне же кажется, что любовь – это потребность делать кого-то счастливым. А чтобы себя дарить, собой нужно стать.
Ну и блиц из опросника Марселя Пруста.
– Какие добродетели в людях ты ценишь больше всего?
– Благодарность.
– Самое любимое занятие?
– Спать. Как любой нормальный ночной житель.
– Твоя главная черта?
– Спонтанность.
– Твоя идея о счастье?
– Душевное равновесие.
– Если не собой, то кем тебе хотелось бы быть?
– У меня очень сильна ассоциация себя с кошкой. У людей есть внутренний ребёнок, а у меня внутренняя кошка.
– А в какой стране эта кошечка жила бы?
– В любой, лишь бы хозяева были хорошие. Кошка везде устраивается с комфортом.
– Способность, которой тебе хотелось бы обладать?
– Мгновенно успокаиваться и брать себя в руки. Не давать эмоциям влиять на то, что должно быть сделано.
– К чему ты испытываешь отвращение?
– К беспомощности, неспособности преодолеть в себе что-то.
– А какие слабости ты людям готова простить?
– Да абсолютно всё! Но в какой-то момент наступает точка невозврата и дальше уже неважно, простил ты или не простил, ты просто не можешь находиться рядом.
Твоё любимое изречение?
Это гениальное изречение Ежи Леца, которое как нельзя лучше отражает ситуацию в стране и в мире: «Я думал, я на самом дне, но тут постучали снизу».
Яна Мацкив. Фото Олега Сизоненко